Первый раз Дмитрий Кедрин побывал в Москве в 1925 году. Второй – в 1929 году. Он узнавал, можно ли жить у тетки. Да, было можно.

Но переехал в столицу Кедрин лишь через два года — в мае 1931-го. Он поселился у тетки в старом кирпичном доме на Таганке, в Товарищеском переулке (теперь этого дома уже нет). Спустя три месяца он писал своему другу Федору Сорокину в Днепропетровск:

«Устроились мы… недурно. Работаем в Государственном научно-техническом издательстве руководителями кружков рабочих авторов… Живу в чулане у тетушки… Написал много новых и, говорят, недурных стихов. Сделал из них книгу, назвал «Свидетели» и сдал в ГИХЛ. Сегодня был по поводу нее у Казина. Он там заведует отделом современной поэзии. Он говорит, что рецензенты дали о ней очень приличный отзыв… Здесь живется мне светлее, лучше, чем там. У меня есть будущее, день мой полон, да и сама Москва, мой любимый город, бодрит меня. Есть что-то итальянское, от Флоренции, в ее башнях, золотых куполах, переулках и старых камнях…»

Но светлое, радостное настроение сохранялось недолго. Начались сложности: уже в октябре книгу «Свидетели» Кедрину вернули. «Расхвалили и вернули», — написал Кедрин своему другу в следующем письме. Мы не знаем причин, по которым была возвращена рукопись, не знаем даже состава самой рукописи. Знаем только, что, начавшись в 1931 году, мытарства сборника «Свидетели» продолжались (без всяких преувеличений!) девять лет: он переходил от редактора к редактору, от рецензента к рецензенту, из издательства в издательство; он менял название (было и «Любопытство», и снова «Свидетели», и «За круглым столом республик», и опять «Свидетели»), его рецензировали и рекомендовали к печати Эдуард Багрицкий, Сергей Обрадович, Иосиф Уткин; он изменял свое содержание, урезался и расширялся, дополнялся новыми стихами и вышел лишь в 1940 году в таком неузнаваемо изувеченном виде, что сам Кедрин несколько позже, в 1944 году, своему другу Кайсыну Кулиеву в ответ на его просьбу прислать ему свою первую книгу так оценил ее: «Эту злосчастную книжку постигла судьба еще более печальная, чем твою. Ее не зарезали — ее обрезали, недорезали, выбросили из нее много хороших стихотворений и вставили много плохих, старых, детских. Она вышла в таком виде, что ее нельзя считать не чем иным, чем ублюдком. В ней сохранилось не больше 5—6 стихотворений, которые стоят этого высокого имени…»

Но все это было впереди; тогда, осенью 1931 года, возврат рукописи был лишь первым ударом.

Жил Кедрин по-прежнему у тетушки в чулане, но вскоре в Москву переехала семья Кедрина и поселилась здесь же.